Решила тут посмотреть под обед сериал детства. Едва выдержала ОДНУ(!) серию: от вида, самодовольства и манер мужиков просто хотелось блевать, сестер, попадающих во взаимодействия с ними, было невыносимо жалко, а основная сюжетная линия (это же был сериал про женщин и магию, блин!) потерялась за неадекватно огромным количеством переживаний из-за того, что нет мужика-не с кем спать или есть мужик-что с ним делать. Нахуя, нахуя, просто - нахуя там были эти невнятные, уродливые мужские персонажи, перетягивающие всё внимание на себя?
Сцена в конце первой серии, которая должна отдавать романтикой (на контрасте после откровенного маниачества плохого мага), на фоне утреннего света и ощущения, что зло повержено:
Прю здоровается с заехавшим к ней придурком и говорит:
- О, как мило, ты привез мне кофе!
- Нет, это мой кофе, - возражает дебильный мужик и сразу же, извлекая из себя уродскую улыбку, зовет ее на свидание.
А она мнется, улыбается и сомневается.
Господи, блядь, да этот чувак даже не мог захватить с собой лишний кофе, когда к тебе ехал, нахуя ты еще соглашаешься на свидание с ним?
И мы росли на этом дерьме. Мы - продукт этой эпохи. А учитывая, что этот продукт - из благословенной Америки тех лет, то я молчу, что нас, маленьких девочек, окружало здесь, в пост-совке, внутри наших семей. Мне еще, судя по всему, повезло - папа пытался "делать из меня человека", учил на свой манер, изредка гулял со мной и старался скрывать свои тупые пуританские взгляды, хотя сам был продуктом еще более уродской эпохи.
А теперь поколение забитых девочек бегает по психологам, пытаясь адаптироваться к новой реальности, в которой что-то хотеть - можно, или забивает других девочек, не в силах справиться с негодованием, что раньше было нельзя, а теперь их время уже прошло.
Так или иначе, трудно было всем нам. Трудно было мне - выполнять высокие ожидания родителей, жертвовать личным временем и отдыхом из-за учебы, выживать во враждебном мире. Трудно было моим одноклассницам - у кого-то вообще не было отца; с кем-то не занимались дома и не нанимали репетиторов "потому что ты девочка", то есть - дура, отнимали надежду и честолюбие, вынуждали всю школьную жизнь сталкиваться с позором и плохими оценками; внушали, что ценно только их тело, внешность и красота, а остальное - не их дело; кому-то учебники и школьные принадлежности доставались "по наследству", и они в руках не держали новой книжки. Как всем этим несчастным было не ненавидеть друг друга, как им было понять боль друг друга, если они не видели ничего, кроме того, что лежало на поверхности? Откуда было мне узнать или догадаться обо всем этом, если все, что я видела - мажорок, одетых лучше, чем моя мать, или почти уже взрослых девушек, непринужденно общавшихся с парнями, которых я боялась, или группы одетых попроще, но злобных и язвительных отличниц?
Мы завидовали друг другу, воевали друг с другом, но ни к одной из нас мир не был достаточно добрым, ни одну из нас отец не любил так сильно, как она того хотела и заслуживала, ни одна из нас не имела перед собой образцов женщин, не испорченных, не изорванных, не истоптанных этой дерьмовой социальной машиной. Ни одна не заслуживала того злословия, зависти, ненависти, насилия, которое пережила "потому что у нее было что-то, чего не было у других".
У нас у всех не было ни хера, только надежда, которая с каждым годом утекала сквозь пальцы - надежда вырасти, стать красивой и всем доказать, надежда стать увереннее, надежда понять сложный мир взрослых и найти в нем свое место, надежда стать вместо дочери сыном, которого так хотели родители (а может, какой-то другой дочерью), надежда сделать карьеру и никогда не считать денег, надежда на то, что когда-нибудь ты доползешь до сраной ленточки, весь мир выдохнет и скажет:
- Ты - нормальная!
- Ты - достаточно красивая!
- Ты - делаешь достаточно!
- Ты - уже можешь расслабиться и быть собой, весь этот кошмар закончился, твой экзамен пройден, пойдем, выпьем кофе, и никто никогда больше не посмотрит на тебя косо!
- Пойдем и сделаем что-нибудь просто потому, что процесс приносит тебе кайф!
- Твои слова и действия, то, как ты одеваешься и держишься, ничего не говорит о тебе, как о человеке, и не содержит никакого скрытого злобного смысла!
- Расслабься, мы любим тебя такой, какая ты есть!
Мне всю жизнь казалось, что многое происходящее со мной оскорбительно и несправедливо, и что я окружена богатыми, женственными и прекрасными дурами, которые портят свою среду и настроение тем, кто с ним общается, из развлечения или скуки. Я упускала из виду, что то же, что и со мной, происходит со всеми остальными. Что это, скорее, закономерно. Что ебаная социальная машина не оставила выбора никому из нас и нет ни одного исключения, ни одной женщины, которой стоило бы завидовать или брать с нее пример, и тем более ни одной, которая имела бы право осуждать и корить нас за что-то, по ее мнению, неправильное. Что какие-то идеалы, личные и общественные ожидания от себя самих вообще недостижимы, ни для нас, ни для каких-то других людей в идеальных условиях. Что личная жизнь, семья, работа у всех - "не очень", что у всех проблемы и недовольства, и от всех ждут того, чего мы просто не можем дать, потому что мы люди.
Блин, я долго обижалась на женщин вокруг меня. На мать, что не была достаточно сильной. На подруг, что променивали меня на сказки о красивой жизни, не желали верить мне и бороться за нас. На тех, кто выглядит недостаточно круто и напоминает о нехороших сторонах жизни: наркомании, алкоголизме, проблемах со здоровьем, бедности, старости - мне так хотелось не иметь к этому никакого отношения, жить в мире, в котором всего этого нет. На тех, кто выглядит слишком круто - недостижимо для меня.
Но блин, та прекрасная молодая девушка, бегущая по своим делам, в дизайнерской одежде и с напряженным лицом, могла бы быть мной: оказавшейся под враждебными взглядами усталых и задрипанных работяг, бегущей на работу, на которой не приемлют другого дресс-кода, не умеющей толком ничего, кроме как краситься и одеваться, боящейся за свое будущее, с постоянной нехваткой денег и шипящими женщинами вокруг.
И та грустная усталая толстячка, потеющая в футболке не по размеру, с пакетами в руках, могла бы быть мной: похоронившей мужа, презираемой окружающими, с заработком, не позволяющим ни правильно питаться, ни пойти к врачу, вынужденной тащить всё на себе, смотрящей на молодых беззаботных девочек, одной из которых она когда-то была, стареющей, понимающей, что ее время прошло, и перспектив не предвидится.
И каждая из них могла бы быть мной: женщиной в штанах и футболке, скрытым трансгендером с социофобией, проблемами со здоровьем и самооценкой и мужем в депрессии.
Теперь я знаю - они, как и я, просто делают всё, что могут. Никто не вправе упрекать их за это или навязывать свою точку зрения, пока не окажется в их шкуре. Более того, подробности своей полной лишений жизни не стоит прятать, изо всех сил стараясь выглядеть молодой и успешной - их стоит носить с гордостью, как боевые шрамы. Ведь это знаки качества, знаки того, сколь многое мы победили и побеждаем каждый день.
И это нормально. Это нормально, что по человеку видно, кто он. Это нормально, что сам он в себе может этого не принимать. Никто не может - и не должен - требовать большего. Мы сами не должны ожидать от себя большего. Мы - то, что мы есть, и это уже очень много. Даже больше, чем следовало бы. Так много, что уже, наверное, достаточно.
P.S. Я продолжаю скупать сарафаны, потому что всё ещё надеюсь, что это может что-то изменить. Я смотрю на них с любовью и теплом. Но не могу заставить себя их носить.
Сцена в конце первой серии, которая должна отдавать романтикой (на контрасте после откровенного маниачества плохого мага), на фоне утреннего света и ощущения, что зло повержено:
Прю здоровается с заехавшим к ней придурком и говорит:
- О, как мило, ты привез мне кофе!
- Нет, это мой кофе, - возражает дебильный мужик и сразу же, извлекая из себя уродскую улыбку, зовет ее на свидание.
А она мнется, улыбается и сомневается.
Господи, блядь, да этот чувак даже не мог захватить с собой лишний кофе, когда к тебе ехал, нахуя ты еще соглашаешься на свидание с ним?
И мы росли на этом дерьме. Мы - продукт этой эпохи. А учитывая, что этот продукт - из благословенной Америки тех лет, то я молчу, что нас, маленьких девочек, окружало здесь, в пост-совке, внутри наших семей. Мне еще, судя по всему, повезло - папа пытался "делать из меня человека", учил на свой манер, изредка гулял со мной и старался скрывать свои тупые пуританские взгляды, хотя сам был продуктом еще более уродской эпохи.
А теперь поколение забитых девочек бегает по психологам, пытаясь адаптироваться к новой реальности, в которой что-то хотеть - можно, или забивает других девочек, не в силах справиться с негодованием, что раньше было нельзя, а теперь их время уже прошло.
Так или иначе, трудно было всем нам. Трудно было мне - выполнять высокие ожидания родителей, жертвовать личным временем и отдыхом из-за учебы, выживать во враждебном мире. Трудно было моим одноклассницам - у кого-то вообще не было отца; с кем-то не занимались дома и не нанимали репетиторов "потому что ты девочка", то есть - дура, отнимали надежду и честолюбие, вынуждали всю школьную жизнь сталкиваться с позором и плохими оценками; внушали, что ценно только их тело, внешность и красота, а остальное - не их дело; кому-то учебники и школьные принадлежности доставались "по наследству", и они в руках не держали новой книжки. Как всем этим несчастным было не ненавидеть друг друга, как им было понять боль друг друга, если они не видели ничего, кроме того, что лежало на поверхности? Откуда было мне узнать или догадаться обо всем этом, если все, что я видела - мажорок, одетых лучше, чем моя мать, или почти уже взрослых девушек, непринужденно общавшихся с парнями, которых я боялась, или группы одетых попроще, но злобных и язвительных отличниц?
Мы завидовали друг другу, воевали друг с другом, но ни к одной из нас мир не был достаточно добрым, ни одну из нас отец не любил так сильно, как она того хотела и заслуживала, ни одна из нас не имела перед собой образцов женщин, не испорченных, не изорванных, не истоптанных этой дерьмовой социальной машиной. Ни одна не заслуживала того злословия, зависти, ненависти, насилия, которое пережила "потому что у нее было что-то, чего не было у других".
У нас у всех не было ни хера, только надежда, которая с каждым годом утекала сквозь пальцы - надежда вырасти, стать красивой и всем доказать, надежда стать увереннее, надежда понять сложный мир взрослых и найти в нем свое место, надежда стать вместо дочери сыном, которого так хотели родители (а может, какой-то другой дочерью), надежда сделать карьеру и никогда не считать денег, надежда на то, что когда-нибудь ты доползешь до сраной ленточки, весь мир выдохнет и скажет:
- Ты - нормальная!
- Ты - достаточно красивая!
- Ты - делаешь достаточно!
- Ты - уже можешь расслабиться и быть собой, весь этот кошмар закончился, твой экзамен пройден, пойдем, выпьем кофе, и никто никогда больше не посмотрит на тебя косо!
- Пойдем и сделаем что-нибудь просто потому, что процесс приносит тебе кайф!
- Твои слова и действия, то, как ты одеваешься и держишься, ничего не говорит о тебе, как о человеке, и не содержит никакого скрытого злобного смысла!
- Расслабься, мы любим тебя такой, какая ты есть!
Мне всю жизнь казалось, что многое происходящее со мной оскорбительно и несправедливо, и что я окружена богатыми, женственными и прекрасными дурами, которые портят свою среду и настроение тем, кто с ним общается, из развлечения или скуки. Я упускала из виду, что то же, что и со мной, происходит со всеми остальными. Что это, скорее, закономерно. Что ебаная социальная машина не оставила выбора никому из нас и нет ни одного исключения, ни одной женщины, которой стоило бы завидовать или брать с нее пример, и тем более ни одной, которая имела бы право осуждать и корить нас за что-то, по ее мнению, неправильное. Что какие-то идеалы, личные и общественные ожидания от себя самих вообще недостижимы, ни для нас, ни для каких-то других людей в идеальных условиях. Что личная жизнь, семья, работа у всех - "не очень", что у всех проблемы и недовольства, и от всех ждут того, чего мы просто не можем дать, потому что мы люди.
Блин, я долго обижалась на женщин вокруг меня. На мать, что не была достаточно сильной. На подруг, что променивали меня на сказки о красивой жизни, не желали верить мне и бороться за нас. На тех, кто выглядит недостаточно круто и напоминает о нехороших сторонах жизни: наркомании, алкоголизме, проблемах со здоровьем, бедности, старости - мне так хотелось не иметь к этому никакого отношения, жить в мире, в котором всего этого нет. На тех, кто выглядит слишком круто - недостижимо для меня.
Но блин, та прекрасная молодая девушка, бегущая по своим делам, в дизайнерской одежде и с напряженным лицом, могла бы быть мной: оказавшейся под враждебными взглядами усталых и задрипанных работяг, бегущей на работу, на которой не приемлют другого дресс-кода, не умеющей толком ничего, кроме как краситься и одеваться, боящейся за свое будущее, с постоянной нехваткой денег и шипящими женщинами вокруг.
И та грустная усталая толстячка, потеющая в футболке не по размеру, с пакетами в руках, могла бы быть мной: похоронившей мужа, презираемой окружающими, с заработком, не позволяющим ни правильно питаться, ни пойти к врачу, вынужденной тащить всё на себе, смотрящей на молодых беззаботных девочек, одной из которых она когда-то была, стареющей, понимающей, что ее время прошло, и перспектив не предвидится.
И каждая из них могла бы быть мной: женщиной в штанах и футболке, скрытым трансгендером с социофобией, проблемами со здоровьем и самооценкой и мужем в депрессии.
Теперь я знаю - они, как и я, просто делают всё, что могут. Никто не вправе упрекать их за это или навязывать свою точку зрения, пока не окажется в их шкуре. Более того, подробности своей полной лишений жизни не стоит прятать, изо всех сил стараясь выглядеть молодой и успешной - их стоит носить с гордостью, как боевые шрамы. Ведь это знаки качества, знаки того, сколь многое мы победили и побеждаем каждый день.
И это нормально. Это нормально, что по человеку видно, кто он. Это нормально, что сам он в себе может этого не принимать. Никто не может - и не должен - требовать большего. Мы сами не должны ожидать от себя большего. Мы - то, что мы есть, и это уже очень много. Даже больше, чем следовало бы. Так много, что уже, наверное, достаточно.
P.S. Я продолжаю скупать сарафаны, потому что всё ещё надеюсь, что это может что-то изменить. Я смотрю на них с любовью и теплом. Но не могу заставить себя их носить.